Читать онлайн книгу "Кровь и струны"

Кровь и струны
Шая Воронкова


Говорят, что в Урносе высохли все реки и озера, а по дорогам бродят мертвецы с белыми глазами. Говорят, здесь за многое платят кровью. Говорят, в край, где смерть – лишь новое начало, сунется только безумец. Но иногда выбора просто нет.Бродячая артистка, жена купца, а теперь и вовсе беглянка – Марита успела сменить множество ролей. В Урносе она надеялась наконец обрести тихую жизнь, но оказалась втянута в войну двух разбойничьих шаек. Пришлось вспомнить старые таланты и вновь взять в руки лютню. Что же сильнее – язык крови или язык струн? И возможно ли, прячась за чужой личиной, обрести себя? Это Марите только предстоит узнать.





Шая Воронкова

Кровь и струны



Пич добав описание подвески




Равновесие


Крыса кидалась на железные прутья с отчаянием человека, противостоящего волчьей стае. Ее грязная шерсть вздыбилась и растрепалась, а глаза опасно блестели, будто два сигнальных костра. Марита знала, что если просунуть в ловушку палец, крыса тут же вопьется в него зубами, но все равно испытывала к серой твари жалость. Та продолжала бороться, хотя не могла победить. А что бы делала на ее месте сама Марита?

В последний раз полоснув по металлу когтями, крыса приникла к днищу, злобно оскалившись. Она часто и тяжело дышала, и сквозь проплешины на боках виднелись очертания ребер. Похоже крыса в ловушке уже давно. Даже делать ничего не надо – еще день голода, и уйдет в Тень. Марита чуть повернула ловушку, и они с крысой столкнулись взглядами. В звериных глазах не было страха, только желание сражаться до конца. Марита покачала головой, будто отвечая на собственный невысказанный вопрос. Нет. Сегодня – нет.

Она перехватила ловушку поудобнее и спустилась по влажным ступеням вниз, на задний двор. Туман, почти растаявший на солнце, тут же принялся хвататься за щиколотки дымчатыми щупальцами. Каблуки туфель вязли в сырой земле. Обойдя расставленные ровными рядами ящики из-под овощей, Марита опустила ловушку на землю и села рядом на корточки, придерживая подол.

– Верис не будет рад, если я тебя выпущу, – сказала она крысе, словно делилась большим секретом. Та не двинулась, следя за потянувшейся к клетке рукой напряженно блестящими глазами. – Но мы ему не скажем.

Марита бледно улыбнулась и осторожно подняла заслонку. Та скрипнула, неприятно резанув по ушам, и на пальцах остался слой ржавчины.

Крыса застыла, все еще настороженная и слишком истощенная борьбой, потом на пробу повела по воздуху носом. Ну же, глупая, беги, пока можно. Палец щелкнул по прутьям, заставив их зазвенеть, и тварь наконец-то выскочила наружу и быстрыми скачками понеслась прочь. Ее серая спинка мелькнула меж крепких перекладин забора и исчезла вдали. Марита кинула вслед крысе последний взгляд. Легко зверью: от проблем можно просто убежать. У людей все немного сложнее. Она постояла еще чуть-чуть, оттягивая возвращение в дом, но все-таки подхватила ловушку и поднялась по ступеням.

Внутри было жарко и влажно, отчего волоски на затылке мгновенно взмокли. Тут же захотелось вернуться обратно во двор, но Марита задавила это желание на корню, как и ворочающееся в груди волнение. Все выглядело идеально: блестящий от чистоты пол, свежевыстиранные занавески, ровно разложенные инструменты в кладовке, куда она собственноручно вернула пустую ловушку, решив не дергать слуг. Беспокоиться не о чем.

Удостоверившись, что даже на самых дальних полках с книгами нет ни пылинки, способной испортить Верису настроение, Марита прошла в столовую. Там уже хозяйничала Лиска: порхала вокруг стола, раскладывая приборы. Ее по-детски пухлые пальцы двигались удивительно быстро, а широкие глаза светились усердием. Сквозняк из окна колыхал кружевной край белой скатерти, будто корабельный парус.

Над уже расставленными тарелками поднимался пар, облачками повисая в воздухе и распространяя густой, насыщенный аромат мяса. Он успел заполнить собой всю комнату, казалось, пропитав насквозь и настенные полотна с цветочной вышивкой, и узорчатый ковер на полу, и даже глиняную вазу со свежим васильковым букетом.

Марита поздоровалась кивком и уселась на лавку, оправив платье. Двухцветное по вентонскому обычаю, оно состояло из двух равных вертикальных половин. Сегодня это были золотистый и пепельный. Будто бы свет сражался с тьмой, но никто так и не мог победить. Равновесие. Платье, как нельзя лучше подходящее этому дню.

Лиска почти закончила, когда дверь распахнулась, пропустив внутрь Вериса. Свет, проникающий сквозь окно, мягким сиянием обрамил его лицо, и Марита застыла, вновь завороженная этой красотой – прямо как в день, когда они впервые встретились. Верис казался изящной стеклянной фигуркой или диковинным цветком. Сказочным принцем, чьи волосы сотканы из солнечных лучей, а в глазах прячется туман.

– Доброе утро, господин, – чуть присев, поздоровалась Лиска.

Верис улыбнулся, и на его щеках появились очаровательные ямочки. Он кивнул служанке и повернулся к Марите. Та почувствовала, как в животе у нее екнуло.

– Здравствуй, – сказал он, мазнув по ее щеке поцелуем, прежде чем сесть на единственный стул.

Губы, едва коснувшиеся кожи, показались влажными и холодными, будто лед. Видно, только вернулся из погреба, в котором недавно начал ревизовать вино. Марита заставила себя не кривить лицо, хотя ощущение склизкого отпечатка на щеке не желало пропадать.

Верис, казалось, этого не заметил. Щурясь, будто кот, он склонился над тарелкой и с наслаждением втянул носом разлившийся над ней аромат. Фарфорово-белые щеки порозовели от жара.

– Пахнет отлично. Новый рецепт?

Лиска горделиво приосанилась, и прежде, чем Марита успела ее остановить, ответила:

– Это мне госпожа подсказала. Она часто по готовке советует! Правда вкусно?

Верис удивленно вздернул бровь, и в его взгляде почудился металлический отблеск. Словно бы сверкнул меч, чуть вытащенный из ножен. Проклятье! Марита внутренне съежилась, но позволила вырваться наружу только досадливому вздоху.

– Ты можешь идти, Лиска, – сказала она, повелительно взмахнув рукой. Но увидев, как опустились плечи Лиски, добавила уже теплее: – Спасибо.

Служанка почтительно присела, отчего ее пушистые волосы заколыхались, словно головка одуванчика, и поспешно юркнула за дверь. Наверняка теперь замучается от совести, бедная девочка. Особенно, если заметила, как дрогнула хозяйкина рука. Может, не стоило ее так резко отсылать? Впрочем, сейчас Марите было не до Лискиных чувств.

Сцепив под столом пальцы, она неотрывно наблюдала, как Верис неспешно зачерпывает суп, как дует на ложку и как тягуче медленно подносит ко рту… От волнения поджался низ живота и аппетит пропал – совсем. Казалось, ложка будет вечно плыть по воздуху, так и не коснувшись губ. Но тут Верис наконец опустошил ее и заработал челюстями. Сердце замерло в ожидании.

– Неплохо, – оценил он и требовательно поинтересовался: – Почему скрывала? Я-то думал, это Лиска наловчилась, жалование хотел поднять.

Грудь затопило облегчение, и плечи сами собой опустились, более не скованные идеально выверенной позой. Обошлось. Марита погладила переставшие дрожать колени.

– Подними, – улыбнулась она и добавила виновато: – Ты же запретил мне готовить. Но я просто хотела быть полезной.

– Дурочка, слуги справятся с этим лучше, – снисходительно отмахнулся Верис. – Впрочем, хочешь – возись. Главное, сама руки не порть и ничего от меня не прячь. Ты же знаешь, я не люблю, когда ты так делаешь.

И, перегнувшись через стол, покровительственно потрепал Мариту по подхваченным заколкой волосам. Та замерла, не отстранившись, но и не потянувшись навстречу ласке. Только кончики темных прядей защекотали плечи. Странное дело, но пальцы Вериса были холодными, почти ледяными – прямо как лезвие ритуального серпа. Стоило об этом подумать, как вспомнился голос женившей их жрицы и срезанные пряди, летящие в костер. В воздухе почудился запах паленых волос.

Верис откинулся на спинку стула и вновь зачерпнул суп. Он никуда не спешил, и эта леность сквозила в каждом его взгляде и жесте. Марита глядела на зажатую в сильной руке ложку, на гладкий край тарелки и на белую скатерть, настолько чистую, что первый снег рядом с ней показался бы грязью, и пыталась найти в себе силы сделать все правильно. Наконец, она решилась и заглянула мужу в глаза.

– Верис, я…

Но тот вдруг перебил, поморщившись:

– Милая, закрой-ка окно.

Марита досадливо дернула уголком губы и оглянулась через плечо. Причина недовольства Вериса прояснилась быстро: с улицы доносились веселые крики и музыка. Марита быстро подошла к окну, спеша вернуться к разговору, но не сдержалась и выглянула.

Солнце лизало стены жмущихся друг к другу домов. По улице живо семенила низкая, но крепенькая лошадка, каких любят в Мозории. В ее гриву были вплетены разноцветные ленты, а позади ехала крытая деревянная повозка с полукруглой крышей, красной, как спелое яблоко. Из квадратных окон высовывались то дрыгающиеся сапоги с бубенцами, то лица в уродливых разукрашенных масках, кривляющиеся на потеху толпе.

Марита невольно засмотрелась и пришла в себя, только когда фургончик почти проехал мимо. Позади, на маленькой ступеньке, сидела девочка и болтала ногами. Увидев зрительницу, она подмигнула и залилась смехом.

Марита привычно скривила губы. Какая отвратительная безвкусица! Неужели она сама когда-то была такой? Прав Верис – этим бездельникам стоит запретить въезжать в города. Только порядочных людей обирают и улицы пачкают, а пользы не принося… Марита запнулась, резко осознав, что же такое она думает, и в груди неприятно заворочалось. И как раньше не заметила этого голоса, заменившего собственный, как позволила пустить корни так глубоко?

Как посмела ему поверить?

Со злостью схватив ставни, она изо всех сил дернула их на себя. Хлопнуло. Тревожно заколыхалась задернутая занавеска. Ярость схлынула так же резко, как пришла, оставив после себя раздирающую вину, и Марита закусила губу. Все так запуталось… так переплелось… Легче разрубить весь комок, чем пытаться развязать по узелку. Но она обязана попытаться. Марита медленно обернулась, украдкой выравнивая дыхание.

Пока она разбиралась с окном, Верис успел ополовинить тарелку. Проглотив очередную ложку, он вытер от жира губы, оставив блестящий след на тыльной стороне ладони, и потянулся за чашкой с травяным чаем. Серые глаза медленно скользнули по Марите. Она замерла, гадая, зацепится ли Верис за прилипшие ко лбу влажные прядки, за пальцы, стиснутые до бела, за наверняка ставшие резкими черты лица. Но тот лишь вскользь мазнул по переливающемуся на свету подолу.

– Забыл сказать – отлично смотришься в этом платье, дорогая. Не привык видеть тебя в нем в обычный день, – мужчина поднес к губам чашку и осушил за пару глотков. – Есть какой-то пов…

Верис вдруг запнулся и побледнел – так мгновенно, будто весь цвет покинул его разом. Марита открыла рот, но ничего сказать не успела. Мужчина подскочил на ноги, пошатнулся – и рухнул на пол, опрокинув стул. Раздался грохот, звон, в сторону разлетелись черепки от разбитой чашки.

Марита сдавленно вскрикнула и, рванув вперед, склонилась над неподвижным телом, не думая ни о том, что пачкает подол об пол, ни о случайно оголившемся бедре. Неужели… неужели он правда… Пальцы с дрожью коснулись чужой шеи, сжались на плечах.

Глаза Вериса закатились и покраснели, будто в них лопнули все сосуды разом, рот скривился, а в уголке губ вспенилась слюна. Несмотря на кровь, болезненно бьющуюся в висках, Мариту охватила странная легкость, почти на грани потери сознания: звоном отдалась в голове, заставила онеметь руки и затуманиться в глазах.

Едва не теряясь в расплывающемся мире, Марита затрясла Вериса за плечи, но тот только безвольно трепыхнулся, словно кукла. Обмякший. И холодный, как ледяное изваяние. Как он мог так быстро остыть? Как? Казалось, все происходит не на самом деле и вот-вот развеется, будто сон.

Но Верис продолжал лежать, а Марита – цепляться за его неподвижное тело. Мысли вспыхивали в ее пустой голове и тут же гасли, словно искорки в ночи. Надо проверить…Ей правда надо проверить… Преодолевая поступившую к горлу вместе с ужасом тошноту, Марита порывисто прижалась ухом к мужской груди, смяв шелковую рубашку, и вслушалась в стук сердца. Она все ждала и ждала хоть какого-то звука, но вокруг стояла будто бы непроницаемая тишина.

Верис был мертв.




Шаткость


Эстелла кралась по каменной лестнице, представляя себя прекрасной принцессой, которая бежит из замка через тайный ход.

Ход действительно был тайным и выглядел соответствующе, словно сошел со страниц книг: темный, узкий, холодный, будто змеиное чрево, он заставлял вздрагивать от каждого звука. Не хватало только слоя пыли и затхлой вони. Воткнутые в щели курительные палочки неторопливо тлели, источая сладковатый аромат. Запускать даже такие места было не в характере отца.

Эстелла чихнула и шмыгнула носом, борясь с желанием его почесать. Руки были заняты: одной пришлось подхватить платье, чтобы подол не елозил по влажным от сырости ступеням, вторая же держала маленькую масляную лампу. Огонь бросал красновато-оранжевые отблески, следующие за Эстеллой, как живые, словно ее маленькая личная свита.

Через еще пару выщербленных ступеней лестница кончилась и вывела на небольшую площадку. Дальше коридор заворачивал вправо. Эстелла остановилась и осторожно выглянула из-за угла, прикрывая лампу рукой. До этого каждый шаг отдавался гулким эхом, поэтому наступившая тишина заставила холодок поползти вниз вдоль позвоночника.

Ей нельзя было находиться здесь. Категорически, совершенно, никак нельзя. Она чувствовала себя обласканной домашней кошкой, сбежавшей в лес к дикому коту, и это было недалеко от правды. Эстелла досадливо закусила губу. Она боролась с любопытством каждый раз, когда Ранни спускался в тайный ход вместе с отцом, но проиграла только сегодня. Потому что Ранни впервые пришел не один.

Коридор за углом оказался пуст, но это не успокоило, а только заставило сердце забиться еще сильнее. Как же страшно! Но назад поворачивать нельзя. Эстелла сделала глубокий вдох, представляя, как на ее плечах появляется плащ-невидимка, и так же медленно выдохнула. Пальцы, держащие лампу, перестали дрожать, и оранжевые отблески остановились. Вот и все. Она давно уже взрослая, а чудовищ не существует.

– Чудовищ не существует, – прошептала Эстелла одними губами, словно заклинание, и, пригибаясь и вжимая голову в плечи, двинулась вперед.

Раньше она никогда не заходила так далеко. Даже отец, водя по обходным путям из замка, этот ход пропустил, показав только лестницу. Именно поэтому его запрет было так волнительно и жутко нарушать.

Там, за поворотом, потолок был выше, а на стенах горели факелы, воткнутые в металлические крепления. На камне виднелись неровные круги въевшейся копоти. Воздух заметно посветлел, а темнота отступила, притаившись по углам, и Эстелла почувствовала себя увереннее. Она замедлилась и принялась было с любопытством оглядывать идущие друг за другом двери, но тут же себя одернула и направилась к последней. Единственной с двойным замком.

У двери Эстелла остановилась – гулко стукнули о пол каблуки туфель – и, поставив лампу у стены, приложилась к прохладному дереву ухом. Сперва ничего, кроме собственного дыхания и треска факелов, не услышала. Неужели ошиблась? Она уже собиралась отстраниться, когда изнутри наконец донеслись приглушенные голоса.

– Как продвигается? – спрашивал отец.

– Все по плану, – отвечал ему низким голосом Ранни.

Эстелла не смогла сдержать улыбки и поерзала на месте, заставив платье зашелестеть. Вот бы увидеть… Может, приоткрыть дверь? Замерла, пораженная собственной смелостью. «Нельзя. Заметят. Обязательно заметят!» – протестовал внутренний голос, будто невидимая гувернантка, угрожающе качающая пальцем.

Но тогда удастся увидеть Ранни…

Эстелла вознесла краткую молитву Сиро и осторожно потянула за ручку. Внутри все сжалось, но скрипа не последовало – дверь мягко приоткрылась, словно ее регулярно смазывали. Стискивая дрожащими пальцами подол и едва дыша, Эстелла осторожно приникла к щели. Она чувствовала себя глупо, слово маленькая девочка, которая подглядывает за взрослыми. Но отступать было поздно.

По комнате разливался мерный оранжевый свет. В зазоре виднелся кусочек стола с лежащим на нем свертком и высокие отцовские сапоги. Такие начищенные, что всполохи огня отражались в них расплывчатыми бликами. Эстелла затаила дыхание, прислушиваясь.

– Все слишком затянулось. Мы и так ходим по льду, так что я хочу точно знать, когда он треснет.

Голос отца звучал слегка устало, но твердо. Сапоги медленно прошлись взад-вперед, на мгновение остановившись перед щелью. Он же сейчас увидит, что дверь открыта!.. Эстелла испуганно зажала ладонью рот, но отец, постояв, вновь вернулся к столу.

– Я понимаю, мой лорд. Что по поводу вопроса, о котором…

– Мы обсудим его позже.

Отец оборвал Ранни в своей манере: мягко, но непреклонно. Раздался шелест, и в проеме мелькнула знакомая рыжая прядь. Как бы разглядеть… Эстелла нетерпеливо заерзала, переместившись влево, и наконец смогла увидеть все: и широкоплечую фигуру, и пылающие костром волосы, и даже высящийся позади книжный шкаф. Сердце едва подпрыгнуло, но тут же ухнуло обратно. Рядом с Ранни стоял тот, второй. Невысокий, тощий юноша с жесткими, зачесанными набок прядями.

– Хорошо, – легко согласился с требованием отца Ранни и подтолкнул юношу в спину. – Давай, Крысенок.

Тот насупился, но зашагал – сперва по инерции, а потом уже сам. Дойдя до стола, Крысенок остановился и потянулся к свертку. Ткань с шелестом соскользнула на пол, обнажив что-то округлое и белесое. Эстелла прищурилась, вглядываясь, и едва не дернулась от ужаса: пальцы Крысенка бережно придерживали человеческий череп.

Нет, быть не может! Просто почудилось от страха, как бывает, если разглядывать спальню в темноте. Только вот в комнате так светло, что можно прочесть название на корешке ближайшей книги. Эстелла попыталась потереть глаза или хотя бы зажмуриться, но тело будто оцепенело.

Юноша медленно провел по черепу пальцами. Это был такой привычный, даже будничный жест, что в груди проклюнулся страх и пустил корни глубже, достав прямо до живота, где свернулся склизким комом. Крысенок глубоко вздохнул – поднялись и опустились плечи – и, обхватив череп по бокам ладонями, приложил к своему лбу. Так, словно просто воссоединялся с давно потерянным другом.

Руки Эстеллы, стискивающие подол, свело дрожью. Ее разум рисовал картины одну другой ужаснее: выскакивающих из теней зубастых тварей, льющуюся из пустых глазниц кровь или даже самого Зилая, воплотившегося посреди комнаты. Но ничего не происходило, лишь мгновения тягуче длились одно за другим. Спина Эстеллы начала ныть, поджатая нога занемела. Крысенок замер с закрытыми глазами, веки его не двигались. И тут вдруг волосы на голове юноши зашевелились.

Сначала подумала – показалось. Слишком уж напряженно вглядывалась. Но тут пряди закачались вновь, словно нежно подхваченные ветром. В груди у Эстеллы похолодело. Она видела – ворот куртки Крысенка не шевельнулся.

А невидимый ветер усилился: зашипел, будто змея, закачал неровную челку, взъерошил короткий ежик на затылке. С каждым разом он налетал все резче и злее, все безжалостнее, пока, наконец, не принялся хлестать волосами прямо по щекам – и вдруг затих. Пряди застыли в воздухе, словно время на мгновение остановилось, а потом медленно опали обратно. По черепу пробежала рябь и отдалась дрожью в держащих его пальцах.

К горлу подкатила горячая волна, и Эстелла сглотнула, а потом еще раз и еще. Надо бежать, надо спасаться, пока Оно не вернулось, не заметило ее, притаившуюся у двери. Но ноги отказывались слушаться.

Крысенок шипяще выдохнул сквозь сомкнутые зубы, резко и почти болезненно. То ли так падал свет, то ли глаза Эстелле врали, но вены на руках юноши вздулись и засияли жемчужно-белым. Однако стоило моргнуть, как наваждение пропало. Крысенок медленно, словно преодолевая сопротивление, опустил череп обратно на стол и приоткрыл глаза, растерянно моргая.

– Ну? – поторопил его Ранни.

Юноша беззвучно зашевелил губами, вздрогнул, прокашлялся.

– Скоро… очень скоро… – неожиданно звонко начал он, но под конец все-таки сорвался на сип. – Месяца три максимум – и все будет кончено.

Отец досадливо цыкнул. Этот звук, такой привычный и даже родной, привел в себя. Эстелла даже увидела перед внутренним взором, как мужчина задумчиво трет переносицу, перебирая варианты, и тошнота, наконец, отступила. Только во рту остался противный привкус, а по спине сбежала капелька пота. Эстелла осторожно пошевелилась, разминая успевшие затечь конечности. Надо уходить… Но она продолжила слушать.

– Можешь замедлить это или остановить? – спросил отец.

Крысенок, уже успевший отступить к Ранни, словно пугливый зверек, помотал головой.

– Нет, наверное… Может, смогу погрузить в сон, но не знаю, удастся ли пробудить ее снова. Да и это только отсрочит смерть. Совсем чуть-чуть.

Юноша звучал неуверенно, словно сам путался в том, что говорил. Отец вздохнул.

– Хорошо. Тогда действуем дальше, как и собирались.

Ранни улыбнулся – понимающе, но хищно. Эстелла все еще не привыкла видеть его таким… довольным, как зверь, спущенный с цепи.

– Слушаюсь.

Он кратко, с почтением кивнул и потрепал Крысенка по плечу. Тот вздрогнул, приходя в себя. Отец продолжил:

– А по поводу нашей маленькой помехи – время настало, я развязываю тебе руки. Сейчас мне меньше всего хочется видеть на доске лишние фигуры.

В этот раз улыбка на лице Ранни была такой же ослепительной, как солнце. Он поклонился, плавно проведя рукой в сторону, и рыжие волосы мелькнули в воздухе языками пламени.

– Благодарю, мой лорд.

Странное дело, но его слова возымели такой же эффект, как щелчок кнута над ухом. Эстелла с непонятно откуда взявшейся прытью вскочила на ноги и, подхватив лампу, попятилась к лестнице. А потом побежала. Быстро, как олень, спасающийся от стаи гончих.

Но от мыслей, пчелами роящихся в голове, убежать не удалось. Что это было там, внизу? Мерзость. Запретное колдовство. И Ранни в этом учувствовал? Неужели он?.. А отец? Эстелла упрямо мотнула головой. Нет, нет, нет! Отец ни за что бы не пошел на подобное просто так. Наверняка у этого Крысенка есть разрешение. Верно. Иначе и быть не может. Отец всегда чтил закон, он не стал бы так беспечно через него переступать.

Переступать… Перед глазами вновь всплыл зияющий пустыми глазницами череп, и Эстелла, поежившись, ускорила шаг, отбивая каблуками военный марш. Стоило быть тише, но она не могла себя заставить. Стены вокруг словно давили, а аромат курительных палочек вис на шее петлей. Быстрее, быстрее на воздух, пока не стало совсем дурно. Эстелла взлетела по последней ступеньке и, едва нащупав нужную выемку, протиснулась в появившийся проход. И тут же закрыла его, резко дернув вниз закрепленный на стене канделябр. Глухо заскрежетало. Оплывший на ножке воск оставил на ладони тонкую пленку.

Эстелла выдохнула, щурясь от слишком яркого света и чувствуя, как сдавливающее грудь металлическое кольцо разжимается. Успела. Утерев уже почти не дрожащими пальцами пот со лба и оправив платье, она развернулась и столкнулась нос к носу с Тернием. Ойкнула от неожиданности. Мозориец всплеснул руками и изобразил на лице крайней степени изумление.

– Молодая леди! Какая приятная встреча, – весело сказал он с улыбкой, но в глазах так и осталось что-то темное.

Как же не вовремя! Эстелла поспешно спрятала лампу за спину.

– Здравствуйте, уважаемый Терний.

Она поежилась, будто снова оказалась в холодном подвале, и тоже приветливо заулыбалась. Как и всегда при встрече с Тернием, в груди сам собой задребезжал страх. При первом знакомстве мозориец напомнил раскормленного домашнего кота. Округлый живот, похожий на барабан и всегда неизменно обтянутый линялым бархатным камзолом, густые пшеничные усы, румяные щеки, нос картошкой – прямо-таки добродушный толстяк из сказки. Но порой Терний казался лисом, вьющимся возле курятника.

Например, сейчас.

– Ну какой «уважаемый Терний», я же просил звать меня просто дядюшка Толли, – деланно нахмурился он и погрозил Эстелле пальцем.

Та почувствовала, что улыбка вот-вот из непринужденной станет натянутой.

– Дядюшка Толли, – послушно повторила она.

И почему Эстелла вообще должна расшаркиваться перед каким-то начальником стражи? Но с указами отца не спорят.

Терний довольно сощурился.

– То-то.

И вдруг неожиданно ловко ущипнул Эстеллу за нос. Та растерянно и недовольно заморгала. Мозориец хохотнул, удовлетворенный своей проделкой, и степенно двинулся прочь.

– Доброго вечера, молодая леди, – сказал он, проходя мимо. – А платье лучше сменить. Прискорбно, но вы где-то испачкались.

Эстелла резко обернулась. На подоле расплывалось жирное пятно от вытекшего из наклоненной лампы масла. Зилай! Теперь точно попадет, как ни ври. Она нахмурилась, глядя вслед Тернию, и замерла, осененная внезапной мыслью.

Отец звал Терния своим приятелем, что было странным, но допустимым. Он же разрешил тому гостить в замке, и это тоже подозрения не вызывало. Конечно, приятель лорда Каллисто мог спать в его гостевой, брать книги из его библиотеки и даже подтрунивать над его дочерью. В конце концов, барон Винконо позволял себе и большие чудачества. Однако Терний был не просто начальником стражи, он был начальником стражи почившего недавно виконта.

Раньше Эстелла не придала бы такой мелочи значения, но теперь это наблюдение отозвалось тревогой. Что-то происходило, что-то важное, взрослое, «не для твоих ушей, глупышка, в голову не бери». И Ранни сунулся в самый эпицентр.

Эстелла стиснула губы, сумрачно уставившись на выглядывающие из-под подола носки туфель. Ее мир разваливался на части, менялся, становился совершенно шатким, как бы она ни пыталась его удержать.




Глава 1. Фокус с монеткой


Запах цветов преследовал ее, даже когда сад остался позади, будто внутри стен распускались невидимые бутоны. Барон Реплих действительно был богат, раз мог позволить себе живые цветы. Правда, только снаружи – в вазах, расставленных на лестнице, виднелись розы, свернутые из ткани и сбрызнутые духами. Воду в Урносе ценили больше золота.

Широкие ступени кончились, и Марита прошла следом за Сиего в коридор. Просторный и светлый, он был пронизан золотыми лучами, бьющими в окна. Противоположную стену заставили парадными рыцарскими доспехами. В прорезях шлемов зияла пустота, но Марите все равно чудились внимательные взгляды, направленные в спину. У одного из рыцарей она остановилась и заглянула в начищенный до блеска нагрудник.

Из-под обрика выбилась прядь, а под глазами проступили некрасивые синяки. Марита со вздохом затолкала волосы обратно под ткань, покрывающую голову, и поправила удерживающий ее обруч. За месяц, поведенный в чужой стране, она так и не смогла привыкнуть к местной одежде. Укороченную спереди юбку хотелось оттянуть пониже, а скошенные рукава блузки закатать, чтобы не мешались. И как простолюдинки в таком работают?

– Да хороша, хороша, – хохотнул Сиего, видя, как она хмурится. – Тебе ж не замуж за госпожу идти.

– Некрасивыми любят только монеты.

Фраза слетела с языка сама собой, и Марита внутренне скривилась: по привычке сказала. Был бы тут Верис… В груди неприятно царапнуло, и она со вздохом отвернулась от собственного отражения. Вериса нет, и слушать его Марита больше не обязана.

Но отвыкнуть не получалось.

– Эт кто тебе сказал такое? Отец, что ли? – простодушно спросил конюх.

Марита неохотно кивнула, позавидовав его беспечности и неведению. В мире Сиего отец был жив, труппа процветала, а Марита всего лишь ушла из ремесла и пыталась встать на ноги после потери мужа. Она не стала развеивать эту розовую дымку, хотя от нее на душе стало гадко. Пусть так. Хорошо бы вообще не связывалась со старыми знакомыми, но выбирать не приходилось. Сиего был последним шансом.

Конюх пожевал губами. Он напоминал старого охотничьего пса, давно потерявшего нюх и хватку, которого продолжали держать только за добрый нрав. Весь сухой и морщинистый, мужчина прихрамывал на ходу и то и дело потирал рыжеватые с проседью усы. Фиалковому цвету Сиего совсем не подходил – слишком неидеальный и блеклый, даже посредственный, он не вписывался в просторные залы, отделанные мрамором и хрусталем.

Прямо как Марита.

Она отступила на пару шагов и потеребила вплетенную в косу сиреневую ленту. Жалкая попытка вписаться в чужой, яркий и сверкающий мир, но Марита хотела эту работу. Очень. А в личном поместье младшей госпожи фиолетовый был повсюду. Пушистая ковровая дорожка на полу, узорчатые ставни и даже одинаковые двери с арочным сводом – все несло в себе этот глубокий величественный цвет. Один Зилай знал, сколько все это стоило, но Марите таких денег хватило бы надолго.

– Слушай, а какая она, госпожа Бланка? – спросила, заталкивая поглубже проклюнувшуюся зависть.

Сиего замялся и задумчиво потер подбородок.

– Да как и все. Ездит на балы да приемы. Цветы рисует, – сказал мужчина и, опасливо оглядевшись по сторонам, перешел на шепот: – Только капризная немного. Ты, это, лучше с ней не спорь.

Только этого не хватало! Марита напряглась, усилием воли удерживая маску вежливого внимания на лице. Непредсказуемые хозяева – хуже морского шторма. Раз оступишься – и потонешь.

– Сиего, а почему здесь так много солдат? – осторожно уточнила она, прощупывая почву. Сбежать еще не поздно. – На улице, в поместье.

– А ты что, не знаешь?

Марита скупо пожала плечами. Когда бежишь не оглядываясь, а погоня опаляет дыханием затылок и почти наступает на пятки, не до трактирных баек. В памяти вновь всплыли и липкая темнота ночи, и топот тяжелых сапог, и тощая псина, с которой они столкнулись в подворотне. В ушах задребезжал звонкий собачий лай. Кожа покрылась мурашками, и Марита поспешно задавила воспоминание, прежде чем то взяло над ней верх.

– Слышала, что виконтство никак не поделят, – предположила она, стараясь сосредоточиться на разговоре.

Сиего кивнул.

– Наш господин Риано-то наследничков не оставил, вот и мучаемся. Баронья грызутся за земли, как псы за кость, – конюх нахмурился, сморщив лоб. – И батька младшей госпожи тоже.

– А король?

Сиего добродушно рассмеялся, но в его голос все равно закралось снисхождение.

– Это у вас, в Вентонии, дворяне по струнке ходят и любой чих с бумажкой сверяют. А у нас Его Величество с мелкой грызней возиться не станет. Не по чину. Нет, только наш граф мог порядок навести. Но и ему не до того, – конюх досадливо махнул рукой, чуть не сшибив притороченный к стене резной подсвечник.

Марита машинально поправила его, выровняв и отряхнув от пыли.

– Я думала, это граф должен назначить нового виконта, – сказала она, оценивающе оглядев свою работу.

Сиего как-то странно скосил глаза, и Марита опомнилась и принялась с досадой отряхивать ладони. Проклятые привычки! Верис уже давно не может ее отругать, а руки продолжают сами собой тянуться к перекошенным картинам и налипшим на шторы пылинкам. Как же это вытравить, как вырвать с корнями? Вгрызлось, словно сорняки.

– Так-то оно так, – вздохнул Сиего, невозмутимо двинувшись дальше по коридору. Наверное, и не такое видал. – Но как его аквалка заболела, граф Кортес только и делает, что ищет лекарство. Уже который год.

Марита привычно подстроилась под чужой шаг, время от времени кивая в такт рассказу. Про одаренных, способных вызвать дождь, вернуть воду в иссохшее русло реки или найти подземный источник, говорили даже за пределами Урноса. Здесь же аквалы ценятся выше короля – разве что свобод у того побольше. Сиего тем временем продолжил причитать:

– Дело, конечно, важное, но я так скажу: под носом нашего графа чего только не творится. Разбойники свои поборы даже не скрывают, баронья лаются, поля сохнут. А он не замечает. Эх, Зилай, тяжелые времена пошли.

Уголки его губ досадливо опустились. Марита хмуро поглядела себе под ноги, запоминая полученную информацию, хотя больше всего ей захотелось просто выругаться. Ну и вляпалась, по самую макушку. А чего она хотела, прыгая на первый попавшийся корабль? Вот он и спас беглянку от одного чудовища и высадил прямо в пасть к другому.

Обуреваемая тревожными мыслями, Марита не заметила, как дорожка завернула за угол, и они оказались перед дверью с цветочной резьбой.

– Пришли, – объявил конюх немного нервно.

И сложил опущенные руки лодочкой, воздав молитву Сиро прежде, чем постучать. У Мариты во рту мгновенно пересохло. За этой дверью с фиолетовыми розами, переплетшимися между собой в причудливом узоре, притаилось ее будущее. Что оно принесет: теплый суп или черствый хлеб, чистую кровать или затхлую лежанку? Марита вся подобралась в ожидании стука, а потом – последовавшего за ним ответа.

Сиего ободряюще похлопал ее по плечу и вошел в комнату первым, вынудив шагнуть следом. Запах цветов усилился, будто в нос ткнули свежим букетом. Только спустя пару мгновений Марита поняла, что это вновь духи, и украдкой чихнула, прикрываясь рукавом.

– Вот та девушка, о которой я говорил, госпожа, – с кряхтением поклонившись, представил ее Сиего.

Марита тоже поспешила присесть и только потом осмотрелась. По светлому дереву бежал изящный рисунок распустившихся бутонов. Вдоль одной из стен тянулся ряд шкафов, по бокам – по ростовому зеркалу. Маленькие диванчики, заваленные платьями, обрамляла по низу пушистая бахрома. И все это – в оттенках фиолетового. В глазах тут же зарябило, и Марита постаралась поменьше глазеть по сторонам.

– Ты можешь идти.

Голос оказался таким приторно сладким, что она невольно подняла голову.

Леди Бланка сидела на мягком изогнутом кресле, откинувшись на округлую спинку. Она медленно потягивала золотистый напиток из высокого бокала, который то и дело брала со стеклянного столика. Непривычные для урниек темные волосы ниспадали на ее узкие плечи, глаза были картинно распахнуты, а губы изогнуты в жеманной улыбке. Марите госпожа показалась фарфоровым цветком: хоть и красивый, но он не пахнет, и пчелы на него не сядут.

Сиего еще раз поклонился и, кинув на Мариту виноватый взгляд, юркнул за дверь. Госпожа плавно встала, заставив пухлую служанку, возящуюся с ее волосами, попятиться. Волнообразный низ ее сиреневого платья заколыхался, а похожие на капли рукава идеально очертили изящный силуэт. Широкие на плечах, они плавно сужались ближе к локтям, невесомо ложась на кожу.

Вновь вода. Урнийцы воплощали ее в каждой песне, которую пели, в каждой вещи, которую создавали, и каждой молитве, которую возносили. Иногда Марите казалось, что даже их сердца состоят из тысячи капель.

Госпожа склонила голову, и ее взгляд, холодный и оценивающий, уткнулся Марите где-то посередине макушки и стал опускаться ниже. Она продолжила молча стоять, чинно прижимая руки к юбке, чтобы спрятать ладони в глубоких складках. Слишком нежные, без единой мозоли, они не могли принадлежать простолюдинке, и даже последняя дурнушка бы это поняла. Но леди Бланка даже не попыталась их рассмотреть. Прищурившись, она обошла Мариту кругом, будто выбирая скаковую лошадь. Взгляд последовал за госпожой и невидимой змеей обвил поперек талии, заставив напрячься, но Марита легко выдержала его, даже не шевельнувшись.

Уроки отца не прошли даром.

Эта мысль привычно наткнулась на стену. В голове завертелось: не смей, забудь, не вспоминай, он подлец, преступник, он…

«Он меня любил, – упрямо повторила про себя Марита, усилием воли заглушая чужой голос. – До последнего». Прозвучало так жалко и несмело, что стало тошно. Да кому она нужна после всего? Только Верису и была. А теперь… Марита глубоко вздохнула и запретила себе думать, всецело сосредоточилась на госпоже, будто весь мир сжался, сузился до ее фигуры.

Та плавно опустилась обратно на кресло. На идеальном кукольном лице не отразились ни недовольство, ни удовлетворение. Служанка леди Бланки тут же подскочила и вновь принялась порхать вокруг ее головы, будто птичка.

Госпожа задумчиво поднесла бокал к губам.

– Как тебя зовут? – спросила она, прежде чем отпить.

– Марита, госпожа.

– Откуда ты?

– Из Вентонии.

Они перебрасывались рублеными фразами, словно шариками. Леди Бланка покачала головой с легким удивлением, отчего служанка едва не ткнула в нее заколкой.

– Ты хорошо говоришь на урнийском. Как ты забралась так далеко от родных земель?

– Спасибо, госпожа. У меня здесь дальние родственники. Они помогли мне, когда было некуда идти, но я не люблю сидеть на чужой шее.

Все это Марита говорила, опустив глаза, и, будто хороший аптекарь, тщательно вымеряла грусть и достоинство, звучащие в голосе. Многократно отрепетированная легенда сама срывалась с языка. Ложь и правда переплелись в ней так плотно, что Марита и сама начинала верить. Родня, знакомые… Какая разница?

Леди Бланка почти театрально постучала ногтями по подлокотнику кресла и окрикнула служанку, когда та слишком сильно дернула за прядь. Девица съежилась и заработала руками еще быстрее и суетливее.

– Почему у тебя такие длинные волосы? – вдруг спросила госпожа.

Внутри у Мариты потяжелело, словно на грудь опустили камень. Она невольно коснулась плотно сплетенной косы, опускавшейся чуть ниже лопаток. Надо было все-таки отрезать. Но не смогла. Даже нож поднесла – и не смогла.

– Это знак траура, госпожа, – медленно ответила Марита, словно сама в это так и не поверила. – Там, откуда я родом, так ходят вдовы.

Леди Бланка нахмурилась. Даже это вышло у нее совершенно неестественно, как у плохой актрисы, каких Марита встречала раньше: они всеми силами старались оставаться красивыми, даже когда роль требовала рыдать или корчиться от боли. Отец бы такую сразу выгнал, не посмотрев на прелестное личико.

Как странно было вновь о нем вот так вспоминать. Даже стыдно. Будто пытаться опереться на человека, которого еще вчера сама толкала. Марита не имела на это права. Но больше было не на кого.

– Вздор. Ты должна будешь их расплести, поняла? – почти приказала молодая госпожа.

Марита поморщилась: сама не понимала, почему так держится за эту косу, за старое платье, спрятанное в дорожном мешке, и за тень-хранителя, которого рисовала в дешевой комнате, где была вынуждена ночевать. Все это больше не имело значения. Оно сгинуло там, за морем, и хорошо бы отпустить оставшиеся крохи. Но что тогда останется от самой Мариты?

Она стиснула пальцы, заведенные за спину. Не важно. В ее кошеле – только дыры, последние монеты ушли на эту косую юбку и дурацкую блузку. Марита получит эту работу – или сгинет в грязной подворотне.

– Если… госпоже будет так угодно, – ответила она покорно.

Леди Бланка прищурилась, стараясь разглядеть хотя бы отголосок неповиновения в чужом лице, но, конечно, не нашла. Годы на сцене даже замужеству не удалось стереть, хотя, когда пользовалась старыми трюками, Марита чувствовала себя, как воровка. Едва ли теперь она имела на них право.

– А как умер твой муж?

Сердце дернулось, как рыба, попавшая на крючок. Марита незаметно прикусила внутреннюю сторону щеки. «Жонглируй, дочка, – повторила она про себя слова отца, в этот раз уже уверенней. – Кусочки истории – это шары. Они полетят туда, куда ты их направишь».

– Волки загрызли, госпожа.

Еще одна ложь. Маленький шажок в сторону теплой постели и горячего обеда. Леди Бланка безразлично кивнула, приняв такой ответ без капли сочувствия. Впрочем, Марите оно было и не нужно – ей были нужны деньги.

– Ты умеешь ухаживать за цветами? Подстригать кусты? – внезапно спросила леди Бланка.

– Нет, госпожа, только поливать, – удивилась Марита.

– А шить?

– Вы имеете в виду починку?

– Я имею в виду это платье, например.

Марита непонимающе заморгала, словно потеряв равновесие. Почва, на которой она уверенно стояла, стала зыбкой слишком резко, и голос от этого перестал слушаться.

– Нет, госпожа, я…

– Рисовать? Варить отвары?

– Нет, я…

Марита вновь запнулась и замолкла, растерянно смяв в пальцах подол. К чему вообще эти вопросы? Разве служанке надо такое знать? Вопросы вспыхивали в ее голове искрами, не давая сосредоточиться, и стоило бы утихомирить их прежде, чем вновь открывать рот. Но тут леди Бланка недовольно скривила губы.

– Госпожа, я обучена всему, что должна уметь служанка: уборке, готовке, прическам и прочему, – поспешно сказала Марита, от паники вывалив все козыри разом. – Кроме того, я играю на большинстве инструментов, пою, танцую…

Это не помогло.

– Довольно, – резко прервала ее леди Бланка и махнула рукой. – Ты мне не подходишь. Можешь быть свободна.

Мариту будто молотом в грудь ударили. Она застыла и только потому смогла разглядеть эмоцию, быстро мелькнувшую на чужом лице: это было удовлетворение. Ну конечно. Леди Бланка с самого начала не хотела ее брать. Кому нужна чужачка, когда вокруг столько идеально вышколенных кандидатов без странных кос и мертвого мужа?

В носу защипало от обиды, стремительно перерастающей в отчаяние. Вязкое и склизкое, оно поднималось все выше, пока не встало в горле комом, который не удавалось проглотить. Все кончено. Хлипкая лестница, по которой Марита все это время карабкалась, все-таки рухнула. Она стиснула челюсти, словно разом ощутив эту груду рухнувших ступенек, но заставила себя не опускать голову. А потом медленно, с достоинством поклонилась, хотя больше всего хотелось просто разрыдаться прямо перед проклятой госпожой. Но нет уж, Марита не доставит ей такого удовольствия. Она отвернулась, готовясь уходить.

Служанка, почти закончившая с прической леди Бланки, потянулась к столику за последней заколкой. И уже почти подхватила, когда леди Блака вдруг резко выпростала руку в сторону бокала. Две ладони, холеная и грубая, столкнулись, и тот упал со стола.

Остальное произошло так быстро, что Марита не успела ничего осознать. Бокал полетел на пол, и она машинально крутанулась, поймав его в воздухе, как раньше ловила брошенные отцом шарики.

В комнате повисла тишина. Служанка по-деревенски вытаращила на Мариту глаза, а сквозь маску красоты на лице леди Бланки проступило настоящее, не наигранное удивление. Верно отец говорил – можно проиграть в карты последние штаны, но умение – никогда. Впрочем, на что оно теперь? Марита вновь спокойно поклонилась и, со стуком поставив бокал обратно на столик, направилась к двери.

– Стой.

Оклик застал ее почти на пороге. Сейчас бы завершить сцену как следует: рассмеяться и уйти, картинно хлопнув дверью. Это был бы красивый жест, щелчок по благородному носу… И бездарно упущенный шанс. Поэтому Марита развернулась.

Леди Бланка выглядела так, будто бы делала одолжение, но наметанный глаз все же заметил тщательно скрываемое за напускным безразличием любопытство. Так смотрит заскучавшая кошка, специально отпустившая пойманную мышь: убежит или нет?

– Ты знаешь, что это мой любимый бокал? – спросила леди Бланка, и ее губы тронула наигранная улыбка. – Брат привез мне его из Измовии.

Чуть помедлив, Марита покачала головой:

– Нет, госпожа.

Леди Бланка задумчиво подхватила тонкую ножку и отпила, с наслаждением прикрыв глаза. Марита терпеливо ждала, хотя ее руки, вновь спрятанные в складках, дрожали, а в груди несмело теплилась искра, готовая вот-вот перерасти в надежду. Стоять вот так было едва выносимо, словно держать на плечах каменную глыбу. Наконец, молодая госпожа вновь подала голос:

– Пять вернингов в неделю тебя устроит?

Сердце сделало кувырок и забилось еще быстрее, чем до этого. Едва сдерживая рвущуюся наружу радость, Марита скупо кивнула, ничем себя не выдав. Сейчас она готова была стать даже крысой, если ей пообещают за это заплатить.



Герб Реплихов представлял из себя черный цветущий чертополох, заключенный в желтый круг. Из того, что Марита слышала про этот род, ей больше всего запомнились шутки. Реплихов сравнивали с репейником, сорняками и липкой смолой. Леди Бланка эти слухи подтвердила, сразу же прицепившись намертво.

«А как в Вентонии? А правда, что вы просто закапываете мертвецов в землю? Отвратительно. А все вентонцы видят ложь? Я вру? А сейчас?» Поток вопросов остановился, только когда госпожа задремала, убаюканная мерным покачиванием кареты. Вторая служанка, та самая пухлая урнийка, заплетавшая леди волосы, тоже то и дело клевала носом. Только Марите не спалось.

Она со вздохом повела плечами. Леди Бланка была в них более узка, так что старое платье госпожи жало и, казалось, вот-вот могло разойтись по шву. Плавный изгиб ассиметричной юбки должен был кокетливо приоткрывать часть ноги, но из-за низкого роста почти волочился по земле, а объемные рукава делали плечи некрасиво широкими. Марита чувствовала себя в этом изящном платье, как осел в дорогой сбруе. Еще и фляга, притороченная к поясу, мешалась. Но делать нечего – здесь их носили все, кроме детей.

Марита перевела взгляд на лицо леди Бланки. Та сидела, чуть откинувшись на мягкую бордовую спинку и прислонившись к стене щекой, и тихо сопела. Сейчас госпожа наконец-то походила на человека, а не на красивую куклу: рот забавно приоткрылся, а одна из прядей съехала на глаза.

«Что же ты задумала?» – спросила Марита про себя, с опаской вглядываясь в безмятежное лицо. Сразу же взять новую служанку на бал – еще куда ни шло. Но зачем отдавать ей свой наряд?

– Твоя одежда слишком поношенная. Да меня засмеют! – вот как это объяснила сама госпожа.

Да, другие девушки в поместье носили вещи подороже, но Марита чувствовала в происходящем подвох, будто зверь, учуявший спрятанный под листьями капкан по стальному душку. И это не давало насладиться мягкими сиденьями и прохладным ветерком, покачивающим тонкую шторку. Нет, надо все выяснить, пока есть возможность. Только как? Ответ тут же глумливо возник в сознании, такой очевидный и такой нежеланный. Она не должна… Но время бала приближалось, а госпожа не спешила раскрывать все карты. Ладно, в последний раз. Марита вновь прислушалась к чужому мерному дыханию и, убедившись, что госпожа действительно спит, чуть наклонилась вперед.

– Эй, Аделла, – шепотом позвала она.

Вторая девушка вздрогнула и суетливо завертела головой по сторонам.

– Приехали?

– Нет, – Марита помедлила, подбирая слова. Это далось непросто – старые навыки успели покрыться пылью и теперь казались чужими. – Ты не знаешь, зачем это все?

Марита взмахнула рукой, указав на свой наряд. Аделла с опаской покосилась на спящую хозяйку. Когда служанка думала, у нее на лбу пролегала забавная складка – вот и сейчас так же.

– Я не должна об этом говорить, – неуверенно и простодушно ответила Аделла.

Внутри невольно потеплело от удовлетворения. Вот она, брешь. Не заметив, как карету качнуло на очередной кочке, Марита наклонилась и слабо сжала руки служанки в ладонях.

– Прости, не стоило мне, – мягко сказала она и заставила голос истончиться и задрожать: – Просто я так боюсь – коленки трясутся. Если это все злая шутка…

Боги, зачем она так играет и зачем играет вообще? В ушах снова зазвучал голос Вериса – словно из змеиной пасти ядом закапало. Марита отмахнулась от его слов, как и от проклюнувшейся вины. Не сейчас.

Аделла закусила губу. Она колебалась, и эти сомнения почти можно было ощутить кожей. Мир привычно замедлился, и вместо пухлощекой урнийки перед глазами встал замок, вот-вот готовый открыться. Ну же, еще чуть-чуть! Марита внутренне напряглась, словно и правда пыталась осторожно повернуть отмычку, и… Выпустила чужие руки, сдаваясь.

– Я понимаю, – сказала она тихо, и голос услужливо дрогнул. – Тебе незачем рисковать ради меня. Забудь.

Уголки губ сами собой опустились, а голова понурилась. Марита не видела лица Аделлы, только ее пальцы, беспокойно перебирающие подол, но безошибочно поняла: сейчас. Урнийка кратко вздохнула, и «замок» в ее сердце щелкнул. Аделла бросила на свою госпожу быстрый взгляд и поманила рукой, предлагая наклониться. Марита поспешно подставила ухо.

– Ладно, скажу, – зашептала Аделла, то и дело оглядываясь. – В этом платье леди бывает на официальных приемах. Наверное, она надеется, что вас будут путать со спины. Ей это кажется смешным. Просто молчи, и все обойдется.

Урнийка ободряюще улыбнулась, и Марита почувствовала легкий укол стыда. Азарт, охвативший ее до этого, бесследно рассеялся, оставив после себя неприятное послевкусие.

– Спасибо, – почти искренне поблагодарила Марита, хотя радости от победы не испытывала.

Она ей все равно не принадлежала.

Марита отвернулась и принялась смотреть в окно. Значит, госпожа изволит развлекаться. Такое опасно. Кто знает, когда кошке покажется забавным убийство мышки? Но с этими когтями еще можно разминуться. Марита вздохнула, и, сдвинув давящий на виски обрик, временно выкинула тревожные мысли из головы.

За окном проносились сероватые урнийские просторы. К местной природе привыкнуть было сложно – блеклая и скудная, она не любила чужаков. Почва тут была сухой и часто трескалась, кусты щетинились колючками, а травы напоминали жесткую собачью шерсть. Даже здешние деревья, тонкие и скрюченные, носили шапку из мелких, почти серых листьев. Местами виднелись мальвадки – странные растения, состоящие из одних только толстых мясистых стеблей, покрытых шипами. Жуткие уродцы.

Как-то Верис сказал: «В Урносе кровь меняют на воду». Пожалуй, он был прав. Все вокруг привыкло бороться за каждую каплю, как за последнюю, и не дай Зилай оказаться посреди этой борьбы.

Марита подперла подбородок ладонью, вспоминая зеленые луга, залитые солнцем и усеянный цветами, словно небо – звездами, прохладную тень раскидистых дубов и холмы, прячущиеся в туманной дымке. Удастся ли вновь увидеть их хотя бы раз? Мысль отозвалась тоской, и Марита задернула шторку, не желая больше вспоминать. И тут же поймала взгляд заскучавшей Аделлы. А ведь служанки знают больше всех. Почему бы не потратить время с пользой?

– А правда, что у вас тут много разбойников? – спросила Марита на пробу.

– Да! – откликнулась Аделла с каким-то почти детским восторгом. – У меня даже подружка с одним из Псов крутила, он ей золотые колечки дарил!

– Псов? – переспросила Марита.

Громкий шепот служанки стал заговорщицким, и в этот раз Марита наклонилась сама, заражаясь чужим интересом. Они сдвинули головы, почти соприкасаясь макушками. Щеки Аделлы зарумянились, а глаза горели от возбуждения. Урнийка самодовольно, с нотками превосходства улыбнулась, явно радуясь, что ей есть, что рассказать.

– У нас их две шайки, разбойников этих. Города Псам принадлежат, у них у всех на шее оскаленная собака набита. А дороги – Костям.

Марита подавила смешок. Аделла напоминала маленькую девочку, рассуждающую о взрослых вещах, которых не понимает. Даже палец к губам поднесла в невинном жесте. В одно мгновение даже показалось, что это Лиска треплется об очередном фокуснике, доставшем из шляпы платок. Марита незаметно поежилась.

– А у Костей что? Черепа какие-то? – попыталась угадать она.

Аделла отмахнулась.

– Нет, у них ничего. Но я слышала, если им перейти дорогу, то ихний главарь сделает из твоего черепа кубок для вина. Говорят, у него в логове целая комната, заполненная такими кубками, – ответила урнийка, понизив голос и забавно округлив глаза. – И в них души всех врагов заперты!

Марита скептически нахмурилась.

– Из них же все вино выльется…

Аделла уже собиралась ответить, когда карета вдруг, резко качнувшись, остановилась. Марита вскрикнула и вцепилась в сиденье руками, чуть не ударившись о потолок. Леди Бланке повезло меньше – она не успела сориентироваться спросонья и теперь с болезненной гримасой терла голову. Марита приоткрыла шторку и осторожно выглянула в окно. По ту сторону простиралась лишь безлюдная земля, поросшая травой и кустарниками.

– Что случилось? – спросила она у всадника в желто-черном жакете – одного из солдат, сопровождавших карету.

Тот вместо ответа потянулся к ножнам и с шелестом вынул из них меч. От тревоги перехватило дыхание, и все веселье слетело с Мариты, как шелуха. Она поспешно отодвинулась от окна и оглянулась на леди Бланку. Та пригладила растрепавшуюся прическу, ничуть не испуганная.

– Почему мы остановилась? – требовательно окликнула солдата госпожа.

Мужчина поиграл желваками.

– Оставайтесь в карете, госпожа, сейчас…

Он вдруг болезненно вскрикнул, забулькал и начал заваливаться на бок. Из его шеи торчала стрела, и кровь лилась красной лентой, пропитывая одежду. Мгновение – и солдат с глухим звуком рухнул с лошади.

Марита оцепенела. Время словно замедлилось, позволяя в мельчайших деталях разглядеть, как закатились чужие глаза, как поднялась пыль и как встала на дыбы лошадь. А потом оно вдруг побежало с огромной скоростью. Рядом завизжали, послышались крики и звон стали о сталь. Придя в себя, Марита быстро кинулась на пол. Мысли панически метались в ее голове, испуганные и растерянные.

На них напали? Кто? Разбойники или враги барона? И в проклятой карете, как назло, нигде не спрятаться. В карете? Внезапная мысль повергла в ужас. Если лошади испугаются, карета может перевернуться! Марита прижалась к полу, почти уткнувшись в него носом, и поползла в сторону двери.

Страх сковывал мышцы, призывая забиться в угол подобно испуганному зверьку, платье путалось в ногах, и подол едва волочился, неожиданно потяжелевший. Сердце глухо колотилось, отдаваясь пульсацией в висках, и казалось, еще чуть-чуть – и оно просто разорвется. Спрятаться. Нужно спрятаться. Марита стиснула зубы. В носу уже зудело от пыли, а от криков и грохота снаружи не было слышно даже собственного сбивчивого дыхания. Но карета в любой момент могла превратиться в ловушку, и Марита продолжала ползти.

Она не знала, сколько вязла в своих юбках, как муха в паутине, едва двигаясь с места, когда впереди замаячила ручка. Рука потянулась к ней, но так и замерла в воздухе, когда за спиной что-то громко щелкнуло. Марита порывисто обернулась. Вторая дверь кареты распахнулась, и в прямоугольнике света мелькнул мужской силуэт. Марита успела заметить только темный, без единой нашивки стеганый доспех, прежде чем воин схватил визжащую леди Бланку и выволок наружу.

Нет! От ужаса воздух камнем встал в горле. Марита зажмурилась и попыталась схватить ручку наощупь. Пальцы пару раз вслепую царапнули по дереву, прежде чем сомкнулись на чем-то длинном и гладком. Громко заржали лошади, и карета затряслась из стороны в сторону. Собрав последние силы, Марита подтянулась и дернула. Вновь раздался щелчок, по лицу хлестнул ветер, бросив в глаза пылью, и она с криком вывалилась наружу. Удар отдался в выставленные впереди руки, стесав кожу, но боли она не почувствовала, только прижала ладони в груди и попыталась встать.

Мир трясся и дрожал. Звенели мечи, смешались люди и лошади. Перед глазами замелькали пятна: желтый, серый, красный. Все вокруг было красным, словно кто-то раскидал цветные ленты. Мимо пронесся жеребец, сбросивший наездника, в воздух взлетела пыльная взвесь. Марита шарахнулась в сторону на полусогнутых ногах. Тут же закружилась голова, и она осела обратно. Ну же, вставай. Ну!

Поднялась еще раз, медленно, словно конечности налились свинцом. Рядом испуганно заржали жеребцы, беснуясь в упряжи, колыхнулась длинная тень, и карета вдруг начала заваливаться набок. Марита вскочила на ноги и побежала, запинаясь и путаясь в юбках. А потом земля вдруг задралась, а мир качнулся и смазался, подергиваясь мутной дымкой. Запоздалой мыслью блеснуло в сознании: она падает. Марита дернулась, в тщетной попытке закрывая руками голову.

Последним, что она видела прежде, чем все заволокла тьма, была иссушенная земля и собственные сбитые костяшки.



Покалывание в районе плеча – вот первое, что Марита ощутила. Было темно. Способность управлять собственным телом возвращалась медленно, как чувствительность к онемевшей конечности. Но воспоминания воскресали еще неохотнее. Марита поморщилась, пошевелила руками. Неужели все-таки задремала в карете?

– Сейчас, сейчас, – забормотала она невнятно.

Плечо вновь кольнуло болью, словно на нем стиснулись острые иглы. Марита дернулась и распахнула глаза. Сразу поняла – не в карете. Она лежала, уткнувшись носом в сырую землю, а в бок упиралось что-то твердое и холодное. Марита резко села, и тиски на плече разжались. В воздух с карканьем взметнулся ворон и, громко хлопая крыльями, исчез вдалеке.

От смены положения тела закружилась голова, и Марита застыла с ладонями, прижатыми к щекам, пережидая, пока цветные пятна перед глазами рассеются. Налетел холодный ветер – хлестнул по лицу и принес странную смесь запахов: соли, травы, железа, сухой земли и почему-то, едва различимо, гнили. Какого Зилая? Марита отняла руки от лица и обеспокоенно огляделась.

Рядом простиралось поле. Примятая трава гнулась к земле, и меж колышущихся стеблей виднелись бугорки, черные и желтые пятна. На дороге, вся усеянная этими бугорками, лежала перевернувшаяся на бок карета. Возле нее беспокойно пряла ушами лошадь, волоча за собой остатки сбруи. Солнце терялось в серых облаках, похожих на утреннюю дымку.

Ветер вновь налетел, колыхнув траву, и тошнотворный запах усилился. И тут воспоминания вернулись все разом, будто кто-то пробил плотину: стрела в шее солдата, кричащая леди Бланка, беснующиеся кони. Карета, вот-вот готовая упасть. Марита испуганно ощупала себя и выдохнула – цела. Мир чуть прояснился, и бугорки принялись приобретать человеческие очертания. Сердце дернулось и замерло, будто сжатое в ледяных пальцах.

– О, боги, – прошептала Марита, сглатывая подступивший к горлу липкий ком, и собственный голос показался ей хриплым и чужим. – Леди Бланка? Аделла? Кто-нибудь?

И тут же зажала ладонью рот. Дура. Если ее услышат чужие… Но вокруг было тихо, как на кладбище, даже птицы и кузнечики замолкли. А глаза подмечали все больше: засохшую кровь, вспоротое бедро, отрубленные… Марита резко, до боли, зажмурилась и задышала медленнее и глубже, пережидая новый приступ тошноты. К горлу поднялась горячая волна, лоб покрылся испариной. Надо поискать выживших. Кто-то ведь мог спастись. Точно мог. Марита повторяла это про себя, пока не начала верить, и только тогда тошнота отступила

«Займи руки – или мысли займут твою голову», – всплыли вдруг в голове слова отца, и она ухватилась за них с отчаянием утопающего. Пусть глупо, пусть по-детски, пусть Верис засмеял бы… К Зилаю Вериса. Марита зло стиснула кулаки и встала. Тело ныло, саднили костяшки, раны на которых успели покрыться коркой. Изо рта против воли вырвалось болезненное шипение. Потирая ноющее плечо и прихрамывая, она двинулась к карете, глядя только на нее и ни на что больше. Пару раз слепо переступила через неподвижные бугорки. В воздухе плотной завесой стояла тишина, и собственное рваное дыхание казалось чужеродным.

У кареты цветных пятен была целая россыпь. В глазах вновь расплылось, а вонь усилилась, и Марита попятилась, прикрываясь драным рукавом. Нет, нельзя уходить – кто-то мог остаться. Сглотнув липкий ком, она подошла ближе. Одно из передних колес отвалилось, а второе лениво покручивал ветер. Из бока, будто замысловатое украшение, торчал меч, и вверх от него расходилась широкая трещина. Низ кареты, не выгоревший на солнце, как все остальное, показался почти черным.

Бугорки на земле смазались в сплошное полотно, и Марита представляла, что идет по цветущему лугу, пока пробиралась сквозь них к двери. Куст зверобоя, россыпь одуванчиков, булыжник, поросший мхом. И ничего более. У кареты Марита остановилась и, все еще боясь говорить, кое-как подтянулась на руках. Мышцы тут же заныли, но она упрямо вцепилась в дерево пальцами и с замирающим сердцем заглянула в распахнутую дверь.

Сама не знала, чего боится больше: мертвецов или затаившегося врага. Но внутри оказалось пусто – только плясал солнечный свет на раскиданных повсюду подушках. Она спрыгнула обратно и беспомощно обхватила плечи руками. Никого. Никого не осталось. Ни на что уже не надеясь, Марита обошла карету кругом. И обмерла.

Второй лошади повезло меньше. Она лежала на боку, завязшая в упряжи, как бабочка в паутине. Темные глаза закатились и поблекли, а над рваной раной на животе, покрытой запекшейся кровью, вились мухи. Марита резко отвернулась, и ее все-таки вывернуло. А когда стало нечем, горло продолжало спазмически сжиматься еще несколько мгновений.

Когда она наконец смогла разогнуться обратно, дрожащими пальцами утирая рот, взгляд вдруг зацепился за что-то фиолетовое, выглядывающее из-под кареты. Марита прищурилась, пытаясь разглядеть. В груди похолодело, и сердце почти перестало биться. Это была рука. Тонкая, изящная женская кисть торчала из-под накрененной кареты вместе с оборванным куском фиолетового рукава. Она показалась Марите чисто белой на фоне земли, почти что сияющей мертвенным светом.

Возможно, поэтому тяжелое кольцо-печатка с гербом Реплихов нашлось почти сразу. Чуть ниже серебряного чертополоха повисла застывшая алая капелька. По земле разметались волны спутанных и потемневших от крови волос. Самой головы видно не было – скрылась под боком кареты. Но и без нее стало ясно, что она принадлежит леди Бланке. И Марита четко знала: после такого не выживают.

Губы скривились и задрожали, изо рта вырвался всхлип. И что теперь делать? Ни денег, ни коня. Марита даже не знает, где находится. И мертвецы, вокруг одни мертвецы, и никого не осталось… Она зажмурилась. Темнота принесла успокоение, но все остальное – шелест травы, вонь и холод, идущий от земли – осталось. А еще с закрытыми глазами все чувства обострились, и Марита вдруг услышала отдаленный стук копыт. Она резко обернулась и вгляделась вдаль.

По уходящей к горизонту дороге ехали всадники. Пока что они были слишком далеко, но даже отсюда удалось разглядеть притороченные на поясах ножны и колчаны за спинами. Позади процессии, покачиваясь, ползла старая телега. Зилай! Марита дернулась, готовая сорваться с места, но почти сразу осела обратно. Бесполезно. Далеко не уйти, зато под удар подставится только так. Пальцы в бессилии стиснули грязный подол.

Чужаки тем временем приближались. Теперь стали видны и стеганые доспехи, в которые облачились воины, и они заставили насторожиться. Ни одна армия не станет надевать чужие цвета. А тут были и синие доспехи, и красные, и даже желто-черные. Нашивки тоже разнились, а часть стеганок была и вовсе без них. Сердце екнуло от тревоги. Потрепанные, то слишком большие, то маленькие, доспехи будто сняли с чужого плеча. Что стало с их настоящими хозяевами?

И что же тогда станет с Маритой?

Она стиснула подол еще сильнее и беспомощно огляделась по сторонам. Обломки, трава, окровавленный шлем… Не то, все не то. Марита рвано выдохнула, и ее взгляд вдруг вновь упал на перстень.

«В этом платье леди обычно появляется на официальных приемах. Наверное, она надеется, что вас будут путать со спины». Слова искрами вспыхнули в создании, и идея сложилась из них, как из кусочков измовской головоломки. Служанка бесполезна. А леди? Много ли людей знают младшую дочь барона в лицо?

На мгновение эта мысль ошеломила Мариту. Неужели она собирается сыграть госпожу, словно самую обычную роль? Вина сдавила грудь, словно стиснув змеиными кольцами, подступила к горлу комом. Марита на мгновение застыла, полностью захваченная этим чувством, а потом вдруг резко мотнула головой. Да, она не имеет на это права. Играть, зваться артисткой, петь, ходить по канату… После всего, что Марита сделала, после мыслей, которые думала, и слов, которые говорила, вновь вернуться в ремесло было бы святотацтвом. Наглостью. Почти преступлением.

Но… Она стиснула губы, чувствуя, как невидимый комок в горле обрастает иглами, а глаза начинает щипать. Но и умирать Марита не хотела. Только не так, среди окоченевших тел, в дурацком платье с чужого плеча, под незнакомыми звездами, от шальной стрелы, словно раненое животное. Она не может умереть здесь грязной, заплаканной замарашкой, так и не вспомнившей, что такое свобода.

Марита глубоко вздохнула, прикрывая глаза, и один за другим начала воскрешать давно забытые навыки, слой за слоем наращивая на себя чужую личину. С каждым следующим разум все сильнее пустел, а паника отступала, пока не пропала совсем. Когда веки Мариты вновь дрогнули, она больше не была собой. Рот испуганно скривился, ресницы кукольно задрожали. Картинно закатив глаза, Марита обмякла и рухнула на землю, накрыв руку леди Бланки собой.

В нос ударил запах гнили и земляная пыль. Живот дернулся от отвращения, но Марита запретила себе думать. Это просто кукла. Одеяло. Мешок соломы. Пальцы слепо зашарили по земле, уперлись в бок кареты, царапнув дерево. Марита стиснула зубы. Сохранять видимость того, что она неподвижна, оказалось сложно. Она протянула руку ниже, и пальцы вновь ткнулись в землю, а потом в липкую кожу, прежде чем наконец сомкнуться на холодном металле.

Послышалось лошадиное ржание, потом шелест и звук шагов. Пальцы дернулись, но чужая конечность не поддалась, будто одеревенела. Ну же! Марита выдохнула и в последнее мгновение сумела содрать с пальца перстень и зажать в кулаке, прежде чем ее схватили за шиворот и дернули вверх. Мир смазался, ткань с треском порвалась, оголив часть спины.

Марита дернулась, пряча руки за спину, и огляделась. Перед ней стояли двое, и отличались они так разительно, словно пришли из разных миров.

Первый был с юга – это выдавала и золотистая кожа, и длинные каштановые волосы, перекинутые на плечо. Он разглядывал Мариту с живым любопытством, придерживая старую широкополую шляпу. Второй, здешний, тоже глядел на нее, но скорее холодно, оценивающе. Жилистый, весь напряженный, как натянутая струна, он был одет в разы проще первого, по-воински скупо. Но при этом словно возвышался над остальными.

Похоже, именно урниец и дернул Мариту за платье – он задумчиво вертел в пальцах кусочек желтой ткани. Ветер трепал неровно обкромсанные рыжие волосы.

– Смотри, Яс, она в цветах Реплихов, – негромко сказал измовец, погладив аккуратную бородку.

Даже его голос звучал мягко и певуче, будто лютня.

– Без тебя вижу, – отозвался урниец и повернулся к Марите. На его правой щеке кляксой мелькнуло бледное родимое пятно. – Кто ты?

Смерив Мариту взглядом, он помахал перед ней обрывком ткани. Та раскрыла рот – и тут же его захлопнула. От страха перстень едва не выскочил, пришлось поспешно натянуть его на палец. Мысли хаотично заметались в голове, как вспугнутые птицы. Ничего не получится. Стоит подробнее расспросить, и Марита расколется, будто гнилой орех. Мелко задрожали губы. Неужели все кончится так?

Пока она молчала, терпение Яса кончилось. Мужчина прищурился и неуловимо шевельнул рукой. В следующее мгновение его меч уже утыкнулся в горло Мариты острием. Чуть-чуть – и коснется кожи. Все произошло так быстро, что она даже не сразу осознала грозящую опасность, а только глупо распахнутыми глазами уставилась на лезвие. По спине протянуло холодком.

Измовец наклонился и что-то негромко сказал Ясу на ухо, но тот не отреагировал.

– Кто ты? – повторил он.

Под кожей пробежали мурашки. Хватит лишь одного движения – и меч вспорет шею. И Марита ничего не сможет сделать. Она сжалась, абсолютно беспомощная. Нужно сдаться, пока не поздно, и может о нее не станут марать руки… Марита стиснула кулак, впечатав перстень в ладонь, и в ее голове вдруг краткой вспышкой мелькнуло воспоминание: отец и фокус с монеткой. Та то появлялась, то исчезала в его кулаке, и маленькая Марита с восторгом хохотала и хлопала в ладоши, радуясь увиденному волшебству. Только когда отец повторил медленнее, стало заметно, что тот прячет монетку между пальцами.

«Люди поверят в то, что ты им покажешь, Марита».

Она незаметно прикусила кончик языка. Всегда так делала перед выступлениями, сработало и в этот раз. Плечи сами собой распрямились, а подбородок горделиво вздернулся. Верно, сейчас она должна играть роль. Мариты не осталось, вместо нее на земле сидела напуганная, но не растерявшая достоинство молодая леди.

Кончик меча намекающе ткнулся под подбородком. Мариту бросило в жар, но вместе со страхом пришло и решение. Ее не расколют, если попросту не смогут допросить. Марита вытянулась, отклонившись назад насколько могла, и отчаянно зажестикулировала. Указала на уши, потом на рот. Вновь покачала головой. И в конце концов уверенно выставила вперед руку с перстнем.

– Немая? Или язык от страха отнялся? – удивленно спросил измовец. – Если перстень настоящий, то она из благородных. Можно выкуп потребовать. Как думаешь, Яс? – поймав предостерегающий взгляд, мужчина исправился. – То есть, командир.

– Я тебе что, гадалка, Расим? Сейчас посмотрим.

Яс с тихим лязганьем спрятал меч обратно в ножны. Не успела Марита выдохнуть, как он вдруг резко наклонился и, стиснув ее запястье, поднес перстень ближе к глазам. Руку прострелило болью, и Марита клацнула зубами, сдержав вскрик.

Яс был настолько близко, что удалось различить идущие от него запахи пота, дыма и трав. Он рассматривал перстень долго и тщательно, даже ковырнул металл ногтем, прежде чем наконец цыкнул, удовлетворенный. Чужие пальцы разжались и вдруг ловко стянули перстень. Марита машинально взмахнула руками в воздухе, словно стараясь его удержать. Расим звонко рассмеялся, а по губам Яса скользнула едва различимая ухмылка.

– Свяжите ее, а то еще поцарапает, – сказал урниец и перестал обращать на Мариту внимание.

Воины завозились, принялись спешиваться с коней, переговариваясь. Марита так и осталась сидеть, восстанавливая дыхание. Только сейчас она позволила себе слегка расслабиться, хотя сердце продолжало пытаться проделать в груди дыру. Да, трюк с монеткой удался. Вот только какую цену придется заплатить?



Тронулись не сразу: сперва воины стащили все тела в одну кучу и сожгли. Пламя вышло странным, бело-золотым и будто бы более плотным, чем обычно. К гнили примешался совершенно чуждый здесь запах мороза и перца. Марита наблюдала за костром, как завороженная: впервые видела очищение, о котором слышала не раз. Словно легенда ожила. В Урносе мертвецов никогда не хоронили, их предавали огню. У местных это было в крови: наткнулся на труп – обрати его в пепел. Отец говорил, что одно поднявшееся умертвие могло уничтожить целую деревню.

И сейчас где-то там, в куче мертвецов, сгорала леди Бланка, а вместе с ней одна из нитей, способная разрушить Маритину легенду.

Отряд выдвинулся, только когда костер прогорел дотла. Когда они, наконец, тронулись, Марита малодушно пожалела, что все-таки не рванула в лес. Веревки, стянутые на запястьях, неприятно натирали руки. Телега, в которую ее почти что забросили, как мешок с картошкой, была завалена грудами оружия и доспехов, снятых людьми Яса с павших воинов.

Марита напряженно обкатывала мысль про мародерство в голове. Урнийцы относились к смерти с трепетом и уважением, и человек, покусившийся на вещи мертвецов, по меркам местных – чудовище. Впрочем, чего вообще ожидать от разбойников? Теперь-то Марита была уверена, что попала именно к ним. Она даже поискала собачьи головы на шеях, но ни одной не увидела. Если не Псы, то кто? Кости? Или обычный сброд? Оставалось только гадать.

Марита повела плечами, стараясь снять сковавшее их напряжение, и опять устремилась взглядом вдаль, на проплывающие мимо дороги земли. Ей нужно было успокоиться, примирить с происходящим мечущееся в груди сердце. Урнос не сильно к этому располагал. Блеклый, с редкими пятнами розоватых крон или золотистых кустов, он будто излучал собой недружелюбие.

То тут, то там виднелись колючие заросли и шипы, а земля и вовсе напоминала лоскутное одеяло: вполне обычные куски перемежались с иссушенными, будто мертвыми. Марита слышала, что вода ушла из Урноса много столетий назад, спрятавшись в недрах земли, и только аквалы, дети Сиро, не давали стране погибнуть. Ни за что бы не сунулась сюда, имей выбор.

Телега все ехала, покачиваясь и иногда подпрыгивая на кочках: через десять Марита перестала молиться о подмоге, а через тридцать – вообще в нее верить. О случившемся никто не знает. А если б и узнали, какое дело господам до служанки? Наверное, другая на месте Мариты попыталась бы сбежать, но что она всегда умела хорошо, так это оценивать шансы. Связанная, в платье, непонятно где… Как ни посмотри, побег был бы безумием. Только и оставалось, что играть выбранную роль до конца.

Проносящиеся мимо виды смазались в сплошное серое пятно, и Марита принялась разглядывать сам отряд. Здесь были и матерые мужчины, и совсем еще зеленые юноши, и местные, и чужаки. Они негромко переговаривались и обменивались шутками, обсуждая улов, кто-то уже хвастался раздобытым шлемом или новым мечом. Телега была взята разбойниками в тиски: всадники ехали спереди и сзади, словно маленький конвой.

Яс скакал чуть в отдалении, будто вожак волчьей стаи. Его темно-рыжий затылок явственно выделялся цветным пятном на фоне местности. Марита сощурилась, приметив и единственную на весь отряд кольчугу, и одежду, более добротную, чем у остальных. Вот кого стоит опасаться больше всего. Она поставила себе на памяти мысленную зарубку.

Рядом раздалось тихое сопение и шелест ткани. Марита скосила глаза. Расим дремал, закинув ноги на груду вещей и спрятав ладони под мышками. Шляпа сползла мужчине на глаза и теперь отбрасывала широкую тень. Вот уж кто не походил ни на разбойника, ни на воина вообще. Под землистой туникой было не разобрать фигуры, как и под складками широких штанов. Плетеный пояс на талии покосился и съехал, а из многочисленных карманов распахнутого балахона торчало всякое барахло. В отличие от Яса, измовец не пугал совсем. Сложно бояться человека, который носит с собой рогатку.

Рядом вдруг хлопнуло, и на край телеги опустилась маленькая серая птичка. Расим заворочался и сел, сонно глядя по сторонам. На удивление, птица не улетела, даже когда тот полез в поясную сумку и вынул продолговатый уголек для письма. Что он творит? Марита склонила голову, озадаченно наблюдая, как измовец закатал рукав, уселся и принялся выводить на тыльной стороне ладони замысловатые узоры. Они ложились один за другим, и вскоре глаз стал подмечать вырисовывающийся круг, разбитый на сектора. Тогда Марита все и поняла. Но все равно удивилась. Схемарий, тут? Так далеко от родных песков?

И она все время сидела с ним рядом?

Самый нестрашный, как же. Марита опасливо поежилась. Измовские маги могли и стену крепости сломать, а уж маленькую дурочку пополам переломить – и подавно.

От ее резкого движения птичка испуганно вспорхнула в воздух. Расим кинул на Мариту быстрый взгляд и дорисовал последнюю линию. Круг вспыхнул и засиял мерным светом. А Расим, широко распахнув рот, вдруг зачирикал. Марита совсем неблагородно на него уставилась. Измовец ничуть не изменился лицом, но из его глотки вырывались такие звуки, какие человеческая гортань была просто неспособна породить.

Птица, немного повисев над телегой, неохотно села обратно. Нахохлившиеся перья пригладились, а глаза-бусинки уставились на Расима. Когда тот замолк, птица наклонила голову набок и вдруг застрекотала в ответ. Марита почувствовала себя ребенком на выступлении фокусника, но к восторгу примешался страх. Кто знает, что еще измовец мог сотворить.

Тот тем временем полностью погрузился в одному ему понятный разговор. И чем дольше Расим слушал птичье чириканье, тем сильнее залегали морщины на его лбу и темнело лицо. Наконец, он кивнул птице, будто благодаря, и быстро стер одну из линий. Схема погасла. Он привстал, окликая Яса:

– Командир!

Тот обернулся, резко дернув за поводья, отчего конь взбудоражено заржал.

– В чем дело? – спросил Яс спокойным, но требовательным тоном.

Расим посмотрел на Мариту, словно колеблясь, но та старательно глядела в другую сторону. Измовец кратко побарабанил по краю телеги пальцами.

– Отряд, возвращающийся из города, поймал лазутчика. Он ничего не успел сделать, только одного из наших в плечо ранил, – четко, будто солдат, докладывающий генералу, сообщил Расим. – Ребята его связали, но послать бы кого на всякий, предупредить…

– Псы? – кратко спросил Яс.

Измовец кивнул. Яс досадливо цыкнул и ударил коня в бока, направляясь в хвост процессии. Вскоре от них отделилась пара воинов и скрылась далеко впереди, быстро превратившись в маленькие точки. По отряду прошлась волна шепотков. Псы, значит? Марита попыталась прислушаться. Не вышло – но голоса были слишком тихими, чтобы что-то разобрать. Но под ложечкой все равно неприятно засосало.

После прилета птицы лошади ускорились, и вскоре впереди показался лес. Узкие серо-зеленые листья засушниц шуршали на ветру, а меж их тонких стволов высились заросли кустарников и сорной травы. Все же для такого края само существование лесов – уже чудо. Отец говорил, засушниц берегут корни: уходят очень глубоко под землю, почти выгрызая себе право на жизнь. Впрочем, даже это не спасало места, покинутые аквалами надолго.

Телега резко завернула вбок, выбив все мысли разом – пришлось упереться в бортик ногами, чтобы удержаться самой. Обогнув лес так, чтобы стало не видно тракта, кони остановились. Сонливое спокойствие, до того стоявшее над отрядом, рассеялось без остатка – люди принялись спешиваться и брать лошадей под узды. Мариту сняли последней, и она поморщилась от такого обращения совершенно искренне.

Продолжили путь почему-то пешком, ведя животных за собой. Впрочем, далеко идти не пришлось – лес прятался у подножия холмов, скрытых за сплошными колючими зарослями. Кусты вперемешку с деревьями разрослись так плотно, что земли за ними видно не было. Это было странным, неестественным, почти пугающе чуждым. Такая живая стена никак не могла вырасти без помощи магии.

Марита остановилась, не желая к ней приближаться, и только потом поняла, что так же поступили и остальные. Разбойники застыли, словно каменные статуи, и все взгляды устремились в спину Ясу. Тот вышел вперед, почти уткнувшись в стену носом, забрался пальцами за шиворот и вытянул наружу круглую пластину на цепочке. Перехватив ее поудобнее, мужчина протянул медальон перед собой, словно демонстрируя зарослям.

Вспыхнуло. Глаз едва уловил узоры сложной измовской схемы, прежде чем переплетения ветвей вдруг совершенно беззвучно разошлись в стороны, обнажив зеленый коридор, переходящий в темный подземный ход. Пахнуло сыростью и плесенью. Где-то там, в глубине слабо замерцали огни факелов.

Что за?.. Марита попятилась. Мимо нее скользнуло несколько разбойников и нырнуло в лаз, ведя за собой совершенно спокойных лошадей. Их фигуры почти сразу пропали в темноте прохода, как в огромной чудовищной пасти. По спине пробежались мурашки, и Марита отступила вновь, но кто-то грубо толкнул ее в спину. Марита не поддалась, и толчок тут же повторился. Проклятье. Глубоко вздохнув, она нырнула внутрь.

В коридоре стояла влажная, почти зябкая прохлада. Она прильнула к коже, успевшей покрыться тонким слоем пыли, забралась за шиворот, заставив поежиться. Мерный свет факелов едва достигал высокого свода. Проход раздавался и вверх, и вширь – хоть на телеге проезжай.

Спуск быстро кончился, и Марита замедлилась, боясь упасть. Ее сердце то и дело заходилось в тревожном ритме, стоило вспомнить, что над головой лишь толща глухой земли. Потолок давил, удерживаемый одними только балками, а извне не проникало ни звука, и собственное дыхание, как и шаги окружающих людей, усиливались стократно. Красно-оранжевые облачка света перемежались с островками темноты. Откуда-то спереди то и дело тянуло потоком свежего воздуха, и от этого мысли в голове только множились. Что там, дальше? Замок? Другой лес? Змеиная пасть? И сколько уже они шагают по проклятому тоннелю? Он хоть когда-нибудь кончится?

Марита прошла мимо еще одного факела, прежде чем терпение кончилось и она обернулась. Входа отсюда разглядеть не удалось, зато была видна вся процессия. Яс шел последним, но теперь рядом с ним невесомо скользил второй человек. Она могла поклясться, что не видела его прежде, будто незнакомец возник из воздуха. С такого расстояния удалось приметить только грязно-красный отлив его волос и легкий, почти невесомый шаг. Судя по яростной жестикуляции Яса, они двое о чем-то спорили.

Марита со вздохом отвернулась, откладывая очередной кусочек головоломки на потом, и сосредоточилась на ходьбе. Каждый новый шаг давался все с большим трудом. Драное платье цеплялось за пол, туфли натирали стопы, и вскоре она перестала даже глазеть по сторонам. Только угрюмо шагала вперед, молясь Тенрису об отдыхе. Но коридор все не кончался.

Разбавляли дорогу лишь разговоры немного расслабившихся воинов. Правда, они не упустили шанса пройтись и по Марите.

– Смотрите-ка, даже не ноет! – сказал патлатый парень в грязно-белой стеганке. – Я-то думал, придется ей рот заткнуть, чтобы все зверье не распугала.

Раздался гогот.

– Дак она ж немая, – ответил ему плешивый мужик.

– Да ну? Не завирайся.

– Сам слышал, как командир говорил.

В Мариту уткнулись любопытные взгляды, и она невольно вжала голову в плечи.

– Вот те раз! А что, я б от такой жены не отказался, – мечтательно закатил глаза патлатый. – И личико ничего.

Взгляды заострились, и по спине Мариты пробежал холодок. Зараза, как она могла забыть, с кем имеет дело!

– У тебя денег не хватит. У нее платье стоит дороже, чем награда за твою голову, – одернул его Расим, беззлобно улыбаясь.

Все вновь расхохотались, потешаясь над толщиной кошелька патлатого и других его интересных дамам величинах. Тот погрозил шутникам кулаком.

– У кого там язык до колена? – донеслось в разгар веселья со стороны Яса. – А то я укорочу, чтоб в ногах не путался.

Все мгновенно замолчали, будто заколдованные, и дальше шли тихо, только расходилось вдаль эхо, заставляя двоиться стук копыт и звуки шагов. Когда Марита уже не чувствовала рук, проход вдруг начал плавно задираться наверх. Она принялась подниматься, едва переставляя ноги. В голове маячили мысли о теплой ванной и постели, и оттого подъем показался вечным. Кончится он или нет?!

Но в этот самый момент чуть посветлело, и туннель вновь сменился зеленым коридором. Кроны деревьев в нем переплелись, сливаясь в сплошное, будто идущее волнами от ветра полотно. Потом коридор чуть загнулся вправо, вокруг еще сильнее посветлело, и Марита вышла наружу.

Впереди раскинулась огромная прогалина, которую со всех сторон стеной обступали деревья и колючие заросли. Вдали виднелось нечто, похожее на небольшую деревню: грубо сколоченные деревянные дома, частокол, ворота. Не иначе мираж. Марита запнулась, не вполне веря своим глазам, и в спину тут же кольнул тычок, заставив болезненно выдохнуть сквозь сомкнутые зубы. Она понурила голову и из последних сил поплелась вперед.

Морок в виде деревни не спешил пропадать, даже когда они достигли плотного частокола, перетянутого кое-где веревками. Сидящий над воротами паренек махнул рукой, и створки разъехались, пропуская процессию внутрь. Мариту тут же окружила феерия звуков и запахов. Запахло сеном и дымом, вонь отходов мешалась с ароматом каши, от которого до боли свело живот. Кричали дети, блеяла коза, кто-то смеялся, рядом кололи дрова. После тишины леса это оглушило, ударив по ушам, и Марита оцепенела, растерянная.

А вокруг закипела суета, в которую она не вписывалась. Воины повели лошадей прочь, кучка женщин принялась разбирать телегу. Рядом остались только Яс с Расимом и тот, третий. Преодолевая усталость, Марита прислушалась, но трое переговаривались совсем тихо, склонив друг к другу головы. Она скользнула взглядом по копошащимся вокруг людям. На нее глядели в ответ с любопытством и опаской, но подходить не спешили.

Марита чуть повернула голову, продолжая осматриваться, и удивленно распахнула глаза. Посреди разбойничьего логова высилось странное строение, состоящее из разноцветного, идущего кругом бортика и плоской деревянной крыши. Оно было большим – наверху легко умостилось бы стадо коров – но совершенно непонятым. Что это? Какое-то хранилище? Марита озадаченно нахмурилась и сделала пару шагов, норовя подойти поближе.

Сбоку громко хлопнуло – будто дверью треснули о стену. Марита обернулась и едва успела отскочить от пестрого кома, скатившегося по ступеням. Он с рычанием пронесся мимо, распавшись надвое и вновь слившись воедино. Мелькнула чья-то рука и рот, оскаленный звериной пастью. Послышались глухие звуки ударов. В воздух взметнулись клубы пыли, и мечущиеся за завесой силуэты показались очертаниями чудовищ.

Марита прыгнула за спину Яса прежде, чем успела о чем-то подумать. Только недавно успокоившееся, сердце вновь беспокойно заколотилось вспугнутой птицей. Рычащий ком с размаху ударился о бортик, но драчуны не остановились, только завозились еще яростнее. В воздухе замельтешили чьи-то волосы и кулак с выдранным клоком. Яс отвлекся от разговора и спокойно выступил вперед.

– Хватит, – негромко сказал мужчина, но в его тоне проскользнула сталь.

Воздух мгновенно сгустился, казалось, еще чуть-чуть – и можно будет резать ножом. И, хотя выражение лица Яса не изменилось, его прозрачные синие глаза ощутимо потемнели, как грозовое небо.

Куча дрогнула и мгновенно распалась на двух драчунов, уважительно склонивших головы. Марита невольно восхитилась этой разительной переменой. Вот оно, настоящее чудо, рядом с которым меркнут измовские схемы.

Провинившиеся заговорили, перебивая друг друга:

– Простите, командир, виноват. Но эта девка первая меня ударила, я не мог…

Это был кряжистый, невысокий мужчина, зажимающий рукою нос. На его рубашке виднелись пятна крови.

– Еще раз на меня пасть распахнешь, и на тебя ни одна, как ты сказал, девка не посмотрит! – вклинился второй драчун – а точнее, вторая, оказавшаяся молодой загорелой женщиной.

Незнакомка встала, будто спружинив от земли. Крепкое тело выдавало в ней воина, а под мужскими одеждами перекатывались мышцы. Женщина откинула с лица выбившуюся из хвоста прядь. Ее густые волосы ложились крупными волнами и цветом напоминали горячий шоколад. Но в глаза бросилось не это, а уродливые шрамы, испещрившие все лицо. От тонких белых полос до крупных рубцов – кожа незнакомки напоминала жуткую маску.

– Не слушайте ее, командир, – поморщился мужчина и сплюнул слюну вперемешку с кровью. – Я просто рассказывал парням, как мы Мекрика чуть не упустили из-за Ревки, а эта полоумная вдруг накинулась! Где ж это видано, чтоб баба…

Говоря это, он обвиняюще ткнул в женщину со шрамами пальцем. Яс махнул мужику рукой.

– Свободен.

Тот поспешно подскочил и удрал. Ревка ухмыльнулась, продемонстрировав ряд чуть заостренных зубов, и наполовину почтительно, наполовину шутливо склонила перед Ясом голову. Только теперь Марита обратила внимание на россыпь синяков и подтеков почти на всех открытых участках ее тела.

– Все в порядке, командир. Так, поцапались, кровь разогнали, – сказала Ревка.

– Я что-то не заметил, когда Кости превратились в балаган. Может, стоит снять тебя с должности офицера? Похоже, шут подойдет больше, – жестко отрезал Яс и вдруг улыбнулся очень многообещающе: – Или нянька. Вот что: будешь следить за баронессой, пока мы не решим, что с ней делать.

Слова хлестнули в воздухе, будто кнут, но Марита даже не вздрогнула, осененная осознанием. Кости. Ну конечно, разве могло быть иначе? Если что-то могло пойти не так, оно, мать его, шло! Все рассказанные служанкой страшилки мгновенно ожили, но больше не казались ни смешными, ни глупыми. Мариту пробрало, так что смысл последней фразы дошел не сразу. А когда дошел, пробрало еще раз. Следить, за ней? Эта дикарка? Да она даже кота угробит!

Ревка растерянно отступила на пару шагов.

– Не нужно, командир, этого не повторится, – виновато заговорила она, но остановилась и гордо задрала подбородок. – Я воин, а не нянька. Придумайте другое наказание.

Шрамы на ее лице зашевелились от смены эмоций, как живые. Мариту передернуло. Яс приподнял бровь.

– С чего бы мне это делать? Я не твоя мамочка, чтобы потакать капризам.

Спокойный, размеренный голос таил в себе даже не угрозу, а словно бы констатацию неприятного, но правдивого факта. Если ты сунешь руки в огонь, то обожжешься, детка, – в этом роде.

– Но…

Яс поднял в воздух ладонь, почти рубанув ребром.

– Хватит, Ревка. Ты знаешь правила. Если я приказываю прыгать, ты спрашиваешь, как высоко. А если не прыгаешь…

Ревка дернула губой, но продолжила:





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/shaya-voronkova/krov-i-struny-69668335/chitat-onlayn/) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения